Кульминация

К одиннадцати вечера нас осталось всего половина. Все пьяны, а я, кажется, самый из всех. Мы с Женей идем провожать двух девушек, приглашенных мной.

Естественно, о таких мелочах, как «одеться», мы с другом как-то даже и не задумываемся. Я выхожу на улицу прямо в рваной майке и босиком, а Женя голый по пояс. Ноябрь на носу, прохожие с носом кутаются в теплые куртки и смотрят на нашу четверку с удивлением. Представьте себе двух симпатичных девушек, одетых стильно. Они являют собой просто средоточие понятия «мисс, пришедшие в театр или на оперу». Наши спутницы рассматривают в свете фонарей свои холёные пальцы — не испорчен ли маникюр. И поправляют прически под порывами студеного ветра.

А вот рядом с ними плетемся мы. Выглядим мы не очень. Это если говорить о нас как о себе любимых. И — просто кошмарно, если говорить непредвзято.

Женя весь посинел от холода, а в руках несет огромную сумку с пустыми бутылками. Я понуро бреду по асфальту, наступая пятками в холодные лужи.

Прохожие смотрят остолбенело, очевидно подозревая, что мы немножко безумны. В том смысле, что полностью слетели с катушек. Но мы не смотрим на прохожих. Мы смотрим на девушек.

Женя говорит, что им вовсе необязательно уезжать. Женя просит девушек остаться.

— Мы могли бы продолжить веселье, — с жалкой улыбкой на посиневших губах говорит он. — На всю ночь или даже немножко дольше.

Девушки отвечают, что им завтра на работу.

— ВСЕМ завтра на работу, — бубнит Женя.

Мой друг говорит, что мы все вместе утром встанем рано-рано и поедем на наши работы на Диминой машине. Дима стоит тут же и улыбается — ему все равно.

Женя говорит, что у Игорька в комнате, как девушки, наверное, помнят, имеются две огромных кровати.

— Мы там все пятеро можем поместиться, — многозначительно резюмирует он.

Девушки с ехидством спрашивают: а как же Олеся?

Женя нетерпеливо объясняет, что Олесю он-сам-лично-немедленно отправит домой. И с придыханием в голосе добавляет, что девушки нам здорово понравились, и мы хотели бы подружиться с ними.

«Подружиться» — это слово повисает в воздухе.

Аня отвечает, что у нее нет сменной одежды.

— Я не могу завтра появиться на работе в джинсах, — говорит Аня. — Меня просто обратно домой отправят.

Женя отвечает, что это ничего. Что он все понимает, но выход есть. Что завтра утром мы все вместе поедем в магазин одежды и купим там все необходимое.

— То есть в смысле — МЫ вам купим, — уточняет Женя и лезет в карман брюк за деньгами.

Из кармана на мокрый асфальт падает множество скомканных бумажек. Здесь и салфетки, и визитные карточки, и старые проездные в метро.

На всех этих бумажках записаны женские телефоны.

Женя настолько рассеянный, что когда знакомится с девушками, редко когда догадывается попросить у них телефон. Он вообще мало думает о подобных несущественных пустяках. Он ведь такой профан… Мой друг считает, что одна совместно проведенная ночь — это еще недостаточный повод для знакомства.

— Вот если она хотя бы увлекалась велосипедами… — риторически замечает он.

Поэтому девушки берут инициативу в свои руки. Его пассии записывают свои номера обычной ручкой и помадой, тушью для глаз или звонят на женин мобильный, чтобы отобразился номер. Девушки понаивнее пишут просто, к примеру: «Света» и номер телефона. Девушки поумнее пишут: «Настя, Чистые Пруды, 12.10.2005». А иначе для Жени через неделю «все номера телефонов становятся как шифры».

Если он свою собственную девушку Олесю умудрился у меня дома забыть 20 минут назад, то чего же от него ждать касательно малознакомых девчонок?

Короче вы уже поняли — никаких денег в кармане Жени нет, и этот его жест — аллегорический. Ну, такая своеобразная метафора, если хотите.

Если что, за новые шмотки для Ани придется платить мне.

Женя вообще резко отрицательно относится к понятию «лишние деньги». Он просто презирает это самое понятие.

— Сейчас модно, — говорит мой друг, засовывая во внутренний карман очередные взятые у меня 400 долларов, — жить в кредит, Игорек.

— Олеся опять-таки в растраты вводит, — говорит он, благодарно хлопая меня по плечу. – Плюс новую коллекцию завезли, — мечтательно добавляет.

— Ничего личного, — значительно позже резюмирует он, целуя меня в губы после брудершафта. — Дух времени и все такое.

Я не знаю, что КОНКРЕТНО сейчас делает Женя, прося девчонок остаться. Может быть, он старается для меня. Неделю назад я познакомился с девушками в клубе, и получается, что сегодня — вроде как наше первое свидание с Аней. За весь вечер я ни разу не подошел к ней. Не обнял сзади. Не поцеловал в шейку. Не засунул язычок в ее ушко.

За весь вечер я не сделал ровно ничего, потому что у меня не было на это времени.

И, может быть, Женя пытается исправить такую мою оплошность.

А может быть, Женя старается для себя и работает Марину. Или даже обеих девушек — работает.

Когда мне говорят, что я все больше теряю связь с реальностью, я всегда при этом вспоминаю Же-ню. Ему-то как раз, на мой взгляд, терять уже давно нечего.

В это время на улице появляется забытая всеми нами Олеся.

Женина девушка выглядит сегодня супер.

Небольшое уточнение:

• На моих тусовках обычно половина народа не знает друг друга. А бывает и так, что я и сам довольно смутно представляю, кто ко мне пришел. Открыв дверь на очередной зво-нок, в первую секунду я захотел, было, познакомиться, со стильной девушкой, загадоч-ной в полумраке лестничной площадки. Во вторую секунду я узнал Олесю…

Пиджак в клетку "sasch" по цене «половина Жениной зарплаты». Удачно (но не совсем заметно) гармонирует с замшевыми зелеными туфлями по 3800 рублей со значительной скидкой, если вы предъявляете паспорт, и ваш день рождения — в пределах ближайшей недели.

Шляпа черная с полями "fashion" — 1500 рублей (по специальной цене, если вам удастся проснуться рано-рано утром в будний день и на полчаса опоздать на работу). Прибавим к этому черную обтягивающую кофту с декольте.

Как вы помните, наша тусовка весной переболела шмоткоголизмом. Судя по нашему с Женей теперешнему виду, мы кое-как, с грехом пополам, справились с этой болезнью.

Но не Олеся!

Женина девушка гордо прошествует по дождливой улице, было, мимо нас, но потом все-таки подходит.

— Я домой, — сообщает она грустно-грустно. — И не нужно меня провожать!

— Ты не куда не пойдешь! — кричит Женя.

— Я ухожу, Жень. А ты оставайся…

— Я сказал — нет!

— Ухожу…

— Да е..л я всё! — кричит Женя и бросает сумку на проезжую часть Кутузовского проспекта.

Бросил он далеко. А главное красиво — бросил…

Раздался грохот и звон разбитого стекла. Одна из бутылок чудом уцелела, и катится теперь к разделительной полосе. Мы все замираем на мгновенья, гадая, докатится ли до середины? Но тут раз! — колеса проезжей легковушки с громким хлопком давят ее.

Наши взгляды возвращаются к Жене.

— Ну и на хрен все! — кричит он. — Ну и вали отсюда!

Олеся плачет и уходит. Я кидаюсь за ней и говорю, что Женя просто сейчас пьян.

— На самом деле, — говорю я, — он тебя любит. Честно…

— Сорок минут, — говорит Олеся, — сорок гребанных минут я сидела у тебя дома одна.

— Сорок! — повторяет Олеся дрожащим голосом, и поднимает вверх правую ладонь с четырьмя пальцами. Тут же, по видимости, для усиления впечатления, она поднимает и левую руку. Теперь уже перед моими глазами мелькают восемь пальцев, и Олеся понимает, что совершила ошибку. Тогда она складывает руки вместе…

— Вот это любовь, да? — горько-горько спрашивает Олеся, показывая на своего суженного.

— Давай, давай, вали! — кричит Женя. — Все кончено, бл..ь!

Я не даю Олесе уйти, не даю ей сделать свой выбор и прошу, чтобы в самый последний раз она простила Женю.

— Не нужно так все заканчивать, — говорю я. — Прости его. Если не ради ваших отношений, то ради твоей любви.

— Зачем? — тихо-тихо спрашивает Олеся, снова показывая на Женю. — Ради вот него?

Женя действительно выглядит страшно. Бледное лицо, фиолетовые от холода губы, ярко-ярко голубые расширенные глаза, весь покрытый синевой от легкого морозца, он стоит напротив нас, орет матом и размахивает руками. Мой друг очень напоминает мне Александра, который также в пылу битвы таращил глаза и кричал: «Македонцы, держать строй!» Только вместо окровавленного меча у Жени в руках сложенный зонтик, который, по всей видимости, он отобрал у Олеси.

Я с интересом наблюдаю за траекторией оного, гадая, разобьет или не разобьет лобовое стекло близстоящей припаркованной легковушки.

Не разбил…

Вместо этого Женя опускает руки и кричит уже совершенно другое:

— Я тебя люблю, блин! Неужели ты этого не понимаешь? Люблю!!!

— Ах ты сука! — вопит Олеся и со всей силы бьет его кулаком в лицо.

Бьет Олеся профессионально — это я сразу понял. Без замаха, хлестко, коротко, вкладывая в удар плечо.

Один раз, другой, третий…

Я замечаю, что если бы сила ударов была хоть чуточку сильнее, она бы выбила Жене все зубы.

Его голова откидывается. Губы разбиты в кровь. На скуле начинает проступать пока еще едва заметный кровоподтек.

Но все равно — сквозь боль ударов, сквозь ледяной октябрьский моросящий дождь, струящийся по плечам, сквозь стремительно скапливающуюся кровь во рту, Женя упрямо встряхивает головой и как заведенный повторяет: Я тебя люблю! Люблю! Люблю Тебя!

Женя — он такой. Если ему что-то пришло в голову, то его не переубедишь.

***

Аня впоследствии рассказывала мне, что рядом с нами останавливались прохожие. И тут же начинали озираться…

Зрелище было то еще — скажу я вам. Модно одетая девушка, только что сошедшая с внутренней стороны задней страницы журнала мод, поодаль еще две — ничуть ни хуже, а рядом мы — два ничтожества.

Две серые посредственные личности. К тому же — полуголые и мокрые.

Девушка бьет со всей силы одного из нас в лицо, а второй удерживает ее за пояс.

Но прохожих в первую очередь интересовала не сама мизансцена как таковая.

Все они оглядывались в поисках скрытой камеры.

И недовольно морщились.

— Сцена сама по себе сыграна здорово, — размышляли Прохожие. — Но снята будет, скорее всего, отвратительно. Здесь недостаточно света. А значит — плохо будут видны лица актеров. Как следствие — эпизод неизвестного сериала будет хреново смотреться на телеэкране.

Но не всем Прохожим нравилась и сама мизансцена — скажу я вам. Вторая часть морщилась по совершенно другому поводу.

Она, эта самая вторая беспристрастная часть наших невольных зрителей, считала, что мы слишком переигрываем.

— Эти ребята — полные дилетанты, — думали они. — Не в смысле, что плохо играют, а в смысле, что играют СОВЕРШЕННО НЕ ТО.

— В реальной жизни, — полагали они, — так никто не выражает чувства. В реальной жизни все гораздо проще и банальнее.

В мире, где мы признаемся в вечной любви и ссоримся насмерть во время коротких рекламных пауз.
В обществе, где мы получаем свою норму ежедневного оргазма и пытаемся доставить хотя бы па-рочку любимой девушке в перерывах между DVD-фильмами и сигналами получаемых смс.
В стране, где перед сном мы отключаем все имеющиеся в доме мобильные и выдергиваем из ро-зетки телефон.
В городе, где понятие «выспаться за неделю» означает всего лишь семь часом беспрерывного сна.

Так вот, в этом самом мире, О ВЫРАЖЕНИИ КАКИХ ЧУВСТВ может идти речь?

Больше всего прохожих бесит, что сейчас мы трое — такие все, казалось бы, натуральные, живые, настоящие, такие эмоциональные и одновременно беззащитные перед меркантильностью этого мира, вытрем свою ненатуральную кровь, накинем на плечи теплые куртки и будем пить свой гребанный кофе из термоса в перерывах между дублями.

Кстати, о крови.

К крови, равно как и к остальному гриму, а также к нашим костюмам, ни у первой, ни у второй половины прохожих претензий нет.

Здесь все просто на высоте.

Здесь все выглядит очень даже натурально.

Согласно общей идее безумства разыгрываемой сцены…

>>> Глава 2. Вечеринка