Доброта

Закат стальным алым бил в наши лица, но красные скалы оставались в тени, против света. И по этому поводу я искренне переживал. Как-то получатся фотографии?

Дочка переживала по другому поводу. Внизу осталось три машины, и она судорожно считала посетителей заповедника.

Были группы по три, четыре и опять четыре. И это не могло не волновать Яську.

—Доча, - мягко говорил я. – Ты доверься Богу и своей судьбе. Все будет!

За четыре часа до этого мы начали свой путь по Степи. Карта показывала 20 километров, но, движимые красотами Баскунчака, мы отправились напрямик. Мы шли форсированным маршем, перелезая через овраги, спотыкаясь на норах сусликов, поминутно разглядывая возможных змей.

Мы бежали легкой трусцой, каждые 10 минут переходя на быстрый шаг. Мы не успевали.

Степь пахла сеном из детства. Суслики метались. Гора не приближалась.

Мы сдавали. Овраги, жара, высокие травы делали свое дело.

—Я больше не могу, - говорила Яська. – Папочка, я… Больше... Ну и правда не могу!

—Можешь, солнышко, – уговаривал я. – Ну пожалуйста. Забудь всю эту полемику, которой учат в школе. Не важно участие. Важно: либо ты выиграла, либо нет.

Не бывает: почти победила. Почти дошла. Почти добилась.

Наш с тобой вопрос стоит:

Либо. Мы дойдем сегодня.

Либо. Мы этих скал не увидим никогда.

Так что я тебя ну очень прошу. Старайся, малышка. Не сбавляй темп.

И она старалась. 10-ти летняя малышка не сбавляла темп.

Когда мы дошли до поля с цветущими маками, психологически стало легче идти.

И тогда мы побежали дальше...

—Они нас возьмут? – спрашивала Яська, имея ввиду автостоп в обратный путь- Ну ведь правда: беззащитный ребенок, степь, ночь???

—Не знаю, - отвечал я. – Три машины, доча. Три шанса.

Первая машина проехала мимо бессловесно. Вторая остановилась, и водитель извинился – сзади сидели двое детей. Третьей машины не было.

—Смотри, папка, - показывала дочка. Та вот машина сбоку – она ведь выедет на нашу дорогу?

—Выедет, но мы туда не успеем.

—А где же твоя вера?- насмешливо спрашивала дочка.- Мы бежим … или как?

—Нет, - отвечал я и внутренне чертыхался. Потому что, если бы побежали, то… то…

Машина впереди сверкнула тормозными фарами.

—А вот теперь, - прошептал я. – Теперь… Бежииим!

Но мы пробежали зазря. Пассажиры машины ставили палатку.

У кордона заповедника пыталась завестись потрепанная Волга. «Войну придумай, придумай нам врага» - бессвязно напевал я, подбегая к машине.

Заглянул внутрь и отвернулся к Яське. Там сидела семья с четырьмя детьми. Дочка прикусила губу и разочарованно выдохнула.

Мы пошли, шатаясь, по ночной дороге. Слова были ни к чему. Наши ноги сдавали, а впереди были веселые 20 километров.

Сзади взревел мотор и вспыхнули фары.

—А ведь это наш последний свет на сегодня, доча, - рассеянно подумал я.

Фары осветили нас и замерли.

—Эй, ты… брат… садитесь, - хрипло сказал водитель.

Три дочки водителя, колонка и мы сидели на заднем сидении. Четвертая дочка уместилась на коленях жены.

Водитель врубил «Вампир» Сектора Газа.

—А ведь… я у него был на концерте в 93-м, - устало сказал я и споткнулся на фразе. Какой же я древний – как Роланд из Темной Башни.

—Чтобы… я… своего….. русского брата… оставил в степи, - прохрипел водитель.

Выглядел он как на предпоследней стадии рака.

Его жена, грустно улыбаясь, смотрела на нас ласково.

Фары конусами света мазали неровную дорогу. Дочки водителя в унисон подпевали: Я вернулся с работы, дорогая, я не пьян, еле-еле опускаюсь на жесткий диван.

Моя дочь – нет. Не пела.

Все же она научилась от меня одинаково хладнокровно воспринимать мелкие удачи, проблемы, трудности.

Бесстрастным, обожженным на солнце лицом Яся смотрела вперед.

Моя дочка выросла.