Слезы Дочи

Однажды я отвез дочку на Северный Ледовитый океан. Все же Северный Ледовитый океан, а не паршивое Красное море. Может быть, один раз в жизни и случается. У вас (ну вот лично у вас) – гарантирую, что не было.

Дорога на вездеходе из Воркуты вела через цветущие кроваво-красными озера, через бесконечные сопки и речки с изломанными скалами берегами. Гуляя перед первой ночевкой, мы, завороженные, смотрели на нарты коми-зырян, прекрасно едущие по тундрово-глеевым почве, а не по снегу; пробирались через стада оленей, смотрящих на нас блестящими влажными глазами; сбивая дыхалку, поднимались на последнюю гору Урала.

К океану вездеход не пустили вежливые люди Газпрома. Туристы, заплатившие неплохие деньги, с пониманием вылезли из машины и побрели вперед 11 километров во всамоделешной тундре мы почти по пояс проваливались в жидкую грязь, но полные тетушки только смеялись. А Доча смеялась над тетушками. Все рвались к океану.

Океан оказался обычным – тот же песчаный пляж (не взирая на тундру за спиной с жидкой грязью), те же ракушки, та же на удивление не очень холодная морская вода. Все полезли купаться.

После Воркуты у меня оставалось два свободных дня, и мы сошли с поезда в Ярославле, отправляясь автостопом через Рыбинск в Пошехонье.

—Как вам помочь? Ну блин, как вам помочь, - настойчиво спрашивала симпатюшка-девушка за рулем, тряся меня за руку.

Я молчал.

В комете до Рыбинска соседняя бабка восторженно кричала: да ты посмотри, какие вокруг проплывающие берега!

Я не мог в полной мере оценить проплывающие мимо берега, так как держал бабку за бока, чтобы не вывалилась.

Доча смеялась страшно. А рядом пыталась допрыгнуть до каемки окна внучка. Но тут уж я сразу обозначил границы. Извините, говорю, дескать, бабка, только у меня не шесть рук. Никакого такого закона на свете не имеется, чтобы двоих попутчиков зараз держать.

Ладно. Плывем дальше.

—Ой, да это же теплоход. С Москвы самой идет, - задорно кричит бабка.

—Может и с Москвы, мрачно говорю я, только в шестом иллюминаторе с правого бока товарищ пассажир недобро на вас посмотрел.

—Недобро? – переспрашивает бабка. – А мы ему тоже помашем.

И машет.

Доча смеется страшно.

После Рыбинска нас подхватили пятеро подростков.

Четверо , две пары, издевались над пятым. Просили его читать притчи или петь. Доча заливисто смеялась.

Я молчал.

В Пошехонье нас взял москвич.

—Ну, ну, ну, не люблю я ее! Ну можешь ты это понять? – страшно кричит он. Ну ответь – я ваще имею право не любить жену???

Я молчу.

—А люблю я вот ее, пошехонскую, - продолжал водитель. Она и ребеночка мне родила….Каждые выходные вот мотаюсь.

—Ты вообще слушаешь? – спрашивает водитель перед последним поворотом. Ну ответь уже.

—Я ваще вас не понимаю, - в тон ему отвечаю.

Дочу я отвожу в Киров к теще. И, впервые за мою жизнь, в Кирове случается жаркая погода. Вместе с двумя дочками мы идем купаться на Вятку..

И вот уже всё: я привел дочек к теще, а сам сижу и проверяю почту перед поездом.

Тут-то все и случается.

Доча берет автоматическую игрушку, играющую музыку. И начинает проигрывать одну и ту же мелодию.

На четвертый раз я оборачиваюсь…. И…и… вижу слезы горошинами, прорезавшие тонкие дорожки по детскому лицу. Это она молчит и глотает их, стараясь не всхлипывать.

—Доченька, солнышко,.. – начинаю я.

Она плачет страшно.

—Папочка, миленький, не уезжай. Ну пожалуйста, не уезжай! - всхлипывает Яська.

Испуганная, ничего не понимающая, начинает плакать и Младшая.

—Дочка, да всего на две недели, - говорю я.

—ААА, - кричит Доча, - па-а-а-пка… Папа. Ну пожалуйста.

Паааааапа!!!!

—Дочка, я же ведь тоже живой человек, - говорю, а у самого слезы и голос дрожит. Ну я ведь я тоже… живой.

Теща буквально отрывала от меня ревущую Дочу.

Мрачный, я брел к вокзалу. Перед взором была плачущая дочка, до конца рвущаяся ко мне.

Мы с женой разводились.