Как мы провалили dead-line

—Это я, просто говорит товарищ З и впархивает в офис.

—Позвольте, отвечаю я, но как?

—А от вас никогда приглашения не дождешься. Вот я и пришла.

—Потому что я занят, объясняю, я работаю сейчас — понимаете?

—Вы ВСЕГДА работаете. А жить когда будете?

—У меня, например, отвечаю, завтрашняя ночь полна надежд и духовных стремлений.

—И все? — парирует товарищ З. Одна ночь в неделю — вот это и называется жизнь?

—Я и правда не могу, упрашиваю. — Ну пожалуйста. Ко мне завтра клиент припрется с группой на 14 человек, а еще не посчитал.

—Вы знаете, что такое dead-line? — спрашивает товарищ З.

—Мне не к чему это знать, рассеянно отвечаю. В классическое образование это не входит.

—Dead-line — это…. популярно объясняет товарищ З. — У меня, между прочим, во всех резюме и рекомендациях есть такой пункт: «никогда не проваливаю dead-line». Так вот, я в своем издательстве признана лучшим автором года. Завтра утром будет фотоссесия, и мое лицо появится на обложке журнала. Представляете? Ну гордитесь вы мной?

—Горжусь, отвечаю я.

—Это очень хорошо, неуверенно делаю комплимент.

—Поэтому у нас с вами есть 60 минут. 61-й минуты у нас нет. 61-я минута — это полная потеря моих надежд. Потому что на 61-й минуте мы с вами начнем кутить, а мне вставать в 6:30 — прическа, макияж.

—И посему, торжественно добавляет товарищ З, я сегодня только одну бутылку принесла. Бургундского, между прочим. Ну знаете ведь, что такое? Дюма и все такое. Сегодня мы с вами будем праздновать потерю моего женского счастья и моей личной жизни.

Через 6 часов мы ошарашено смотрим друг на друга в ее квартире. Искренне пытаемся понять, как так быстро время прошло. Стоим. Дышим.

Под ногами катаются бутылки и лежит пакет из-под чипсов.

—Я есть хочу, жалобно говорит товарищ З.

—Извольте, отвечаю, мы у вас дома. А ваш холодильник, кстати, представляет собой пример ненужности.

—У меня там стерлядь есть с потрохами, отвечает. Вы ведь любите потроха, молоки?

Я в офисном костюме потрошу рыбу и мою ее под краном, а товарищ З говорит, что мы живем в каком-то ненатуральном мире.

—В мире символов, грустно добавляет товарищ З, принося ингредиенты.

Я режу лимон и ищу на полках перец, чеснок и молотые сухари.

—Мы все считаем, что у нас куча друзей в сети. Которые с удовольствием ставят лайки и говорят, что заняты, когда мы к ним неожиданно вваливаемся. Здесь товарищ З укоризненно смотрит на меня.

Я попеременно окунаю стерлядь в молоко, в муку, в панировочные сухари.

—Мы делаем селфи на фоне всякой ерунды вместо того, чтобы сделать его на покоренной вершине, прыгая с парашютом, пробежав марафон.

Я уже раскалил сковородку, бросил рыбу, но еще не поперчил и не посолил. Я не хочу упустить сок.

—Мы настолько измельчали, что даже уже не знаем понятий — настоящий мужчина. Хорошая девушка. Верные друзья. Точнее, думаем, что знаем, — в этом и есть проблема.

Я беру две огромных тарелки, кладу на них прожаренные ломти, режу случайно выжившую в холодильнике зелень, спрыскиваю лимонным соком рыбу.

—Вот как до вас всех достучаться? До мужчин. Я любить хочу — понимаешь? Я хочу, чтобы бабочки в животе порхали. Я хочу, чтобы кто-то обо мне заботился. Это много?

Я измельчил дольку чеснока, смешал со сметаной, мелко нарезал укроп. Теперь несколько нетерпеливо взбалтываю соус вилкой. Мою нетерпеливость можно понять — я не ел 12 часов.

—Я умная и красивая девушка, говорит товарищ З. Твои слова. Я хочу, чтобы с парнем было уютно молчать. Или обсуждать раннего Борхеса. Я хочу, чтобы он за всю свою жизнь прочитал хоть одну мою статью.

Я выложил соус на край тарелок, воткнул в него половинку лимона, теперь режу помидор.

—Мы вообще-то есть будем? — уточняет товарищ З.

—Ты сама его бросила — отвечаю я, — а теперь страдаешь. — Неплохой мальчишка, добрый... просто хороший парень.

—«Хороший» — передразнивает меня товарищ З. — Мне хочется, чтобы мужчина что-то решал. Ну хоть что-нибудь. Мне хочется чувствовать себя уверенной, когда он меня обнимает. Я женщиной себя чувствовать хочу, а не лидером. Мне, бля, эдельйвесов не нужно. Мне мужик нужен.

—Он любит тебя, — добавляю я, открывая белое сухое. — Любит просто за то, что ты есть, а это — редкость.

—Любит, — грусто-грустно вторит товарищ З. Любовь — это, в том числе, чувство доверия. Это, блин, чувство уюта. Я хочу вот также с кем-то поздно ночью жарить рыбу. Я хочу, чтобы мы вместе прошли эту твою дурацкую Долгую Прогулку. Я хочу, чтобы, когда мне плохо, я могла высказаться, а не подбирать слова.

—Поправка, — отвечаю я, — сейчас уже не поздно. Сейчас уже очень рано.

—Ты вообще-то бываешь серьезным? — мрачно интересуется товарищ З.

—Слушай, он хороший русский парень, —повторяюсь я. — Именно такие, как он, сидели в окопах под Волоколамском и понимали, что фрицов остановить невозможно. Но они все равно там сидели — понимаешь. И остановили. Уж извини за патетику и за цитату.

—Ах, оставь, нетерпеливо машет рукой товарищ З. — Женщине — а если ты употребляешь это слово в отношении меня с Большой буквы — все подобные метафоры неинтересны.

—Уж извини, говорю я, что современная молодежь не читает классику, не знает об этих твоих Трех версиях предательства Иуды, не признает историю и математику. Так получается — понимаешь, мир изменился.

Ложимся мы в одну постель и тесно прижимаемся друг к другу. Хотя когда я употребляю слово «постель» — это очередной комплимент товарищу З, каких я сделал за вечер множество. Ее шестикомнатная квартира продается, и почти вся мебель уже вывезена. Мы укрываемся тоненьким пледом, пытаясь согреться на тоненьком матрасе.

Имея некоторый своеобразный опыт ночевок у друзей и вообще, перед сном я настойчиво прошелся по квартире, выключая свет в многочисленных комнатах, которых черт ногу сломит — сколько их. На этот раз обошлось — я всего лишь задул две оплывшие уже свечи и выключил работающий тостер, в котором пока еще относительно выживал вишневый пирог.

—А знаешь, — говорил я, прижимаясь к горячей товарищу З. — А ведь сейчас как раз уже 6:30 утра.

—А знаешь, — отвечала она, ты хоть сейчас можешь помолчать? И прижимала пальцы к моим губам.

В 10 утра я все же подскочил, и тут же встрепенулась товарищ З.

—Ты серьезно? — возмущенно спросила она и стала звонить в издательство.

—Я тут с температурой лежу, — говорила она в трубку.

Температура — это, то есть, я, наверное.

—У меня сыпь, блин, по лицу пошла, — продолжала товарищ З.

—Я что — доктор? — раздраженно спрашивала товарищ З у начальства. — Я вам ломовая лошадь? Сфоткаете кого-нибудь другого.

—Да, завтра я точно приеду. Все будет хорошо.

—Вот и все, — минорно подытожила товарищ З. — Вот и первый в моей жизни сорванный dead-line.

Уходил я от нее с тремя вещами: голубой рубахой, которую товарищ З подарила мне специально для грядущей ночи надежд и духовных стремлений, с «деревом счастья» в огромном горшке, которое было больше не нужно, и со страстным желанием, что тот мой клиент все же не припрется утром.

Кто его знает, может быть, у него тоже есть друзья.

Одна надежда.